На крови

Зоя КосмодемьянскаяВ конце лета 1918 года в сёлах и деревнях богатой прежде Тамбовской губернии проводилась мобилизация лошадей для Красной Армии. Мужики, уже привыкшие к военным поборам и послереволюционному грабежу, поначалу не роптали. Но тут уже дошло до конфискации последней рабочей скотины, а шла уборочная страда, и крестьяне всерьёз возмутились. Начались волнения. Новая власть устанавливала свои порядки: изымались не только скот и продовольствие, но и метрические книги по церковным приходам. Недовольство росло, сельские сходы обращались потасовками, погромами волостных советов, начались мятежи. Настоятель церкви Знамения Божией Матери в селе Осиновые Гаи отец Петр Козьмодемьяновский народные настроения вполне разделял: безбожная власть творит неладное, надо дать ей отпор. Смута уже рвала враждой семьи, тысяча дворов в селе – все разорены развёрстками и мародёрством, а теперь ещё храмы хотят уничтожить.

В роду Петра Иоановича все были священниками. Сам он в 1894 году окончил Тамбовскую семинарию, потом служил псаломщиком и учителем по всем предметам приходской школы в Моршанском уезде. Потом женился, был рукоположен в священники, а с 1906 года вернулся в родное село и заступил на место своего дяди настоятелем в Знаменский приход. Священническое служение он по-прежнему совмещал с учительством в земской и церковно-приходской школах. Вел свое хозяйство, растил четверых сыновей. К 17-му году двое старших уже учились в той же Тамбовской Духовной семинарии, третий – в духовном училище. Запомнился отец Пётр односельчанам добрым нравом и высокой учёностью. Большевики, однако, с тёмной крестьянской массой миндальничать не собирались: несогласие сразу подавлялось силой. С перебором, чтоб неповадно было впредь. В конце августа 1918 года – по новому стилю это был сентябрь – отца Петра вытащили из дома, жестоко избили, потом привязали к лошади и куда-то поволокли. Больше живым его никто не видел.

В том селе Осиновые Гаи проживала семья Чуриковых, которые, вероятно, приходились дальней роднёй отцу Петру по матери. Тимофей Семёнович Чуриков служил волостным писарем. В семье было шестеро детей. Старшая дочь задолго до переворота вышла замуж за юриста и жила в Москве. Средняя в 17 году выпустилась из Кирсановской женской гимназии. Младшая училась там же, но доучиться не успела. Средний сын, Сергей, окончивший Тамбовскую гимназию с отличием, собирался продолжить образование, когда прогремел залп «Авроры». К его удовольствию в первые же дни после захвата власти большевики учредили в Тамбове университет. Профессоров пригласили московских и саратовских, но большинству из них очень скоро стало с советами не по пути, потому затея не удалась, и новоиспечённый университет через три года закрылся.

Позже Сергей Тимофеевич писал в своих анкетах, что был студентом Тамбовского педфака. Вряд ли долго, потому что уже в 18-м году он женился, записался в Красную Армию, вступил в большевистскую партию, а в 19-м вернулся в Осиновые Гаи. Почти одновременно со старшим сыном отца Петра Анатолием, оставившим разогнанную семинарию. Анатолий, как и сестра Сергея Люба, пошел учительствовать. А коммунист Сергей – в волостной большевистский комитет, бороться за светлое будущее, которому всё отчаяннее сопротивлялись его несознательные земляки. Председательствовал в культпросвете, ликвидировал безграмотность, распространял советскую печать. После расправы с настоятелем успел поучаствовать в изъятии церковных ценностей – не рядовым мародёром, а в должности уполномоченного волостной комиссии. Разграбленный храм отца Петра потом, в 1927 году, закрыли совсем, как рассадник мракобесия.

Весной 19-го на берегу Сосулинского пруда пастухи обнаружили тело отца Петра. Вода вынесла. Неизвестно, когда он принял смерть, но опознали убитого легко – тело его почти не подверглось разложению и имело восковой цвет. Позже нашёлся «расстрельный» документ ЧК от 25 ноября, «по обвинению в противосоветской агитации». Найденное тело родные похоронить долго не могли, просили разрешения у «товарищей», которое получили только летом, на Духов день.

Тем временем, большевики уже достаточно набедокурили своим неуёмным энтузиазмом, свирепствовал голод, терпение мужиков иссякло. Антоновские бунты, позже обернувшиеся полной погибелью тамбовского крестьянства, поначалу ненавистную власть советов на местах смели. Семье коммуниста Сергея Чурикова пришлось несладко: погиб при неясных обстоятельствах младший братишка, умерла молодая жена. Сам Сергей бежал в Москву и больше уже домой не возвращался, пристроившись к аппаратной партийной службе. В Наркомпросе Крупской нашлось место для сестры Ольги, а потом и младшая Александра подалась в столицу, подальше от опасных родных осин. Для стариков, впрочем, вышел неплохой расклад: бывший сельский богатей Чуриков не в мироеды угодил, а в «свои» победителям-большевикам, потому жил и дальше спокойно в своём большом доме, и даже имел до конца 30-х частную бакалейную лавку. Незадача вышла только с дочерью Любой, учительшей, которая при установившихся новых порядках связала свою жизнь с коллегой Анатолием Козьмодемьяновским, сыном убитого батюшки и бывшим семинаристом.

Анатолий, конечно, врагом советской власти себя не считал и ни в каких «противосоветских» выступлениях не участвовал, но и большевистской сознательности в нём не было. В коллективизации он видел перегибы, раскулаченных односельчан жалел и заступался – то есть, проявлял политическую близорукость, лечить которую пришлось в Сибири. Непонятно, бежали они с женой и детьми из Осиновых Гаёв от доноса, или были высланы: неудобные факты биографии в те времена было принято скрывать и путать следы. Известно только, что учительская семья Космодемьянских (с тех пор фамилия стала писаться так) прожила год в Иркутском захолустье, откуда в 1930-м была вызволена московскими родственниками. (Поскольку товарищ Сталин так и не подобрал Ильичу другую вдову, Анне Чуриковой, работнице аппарата Крупской было к кому обратиться с ходатайством.) А Козьмодемьяновские просто исчезли. Матушка-попадья и три родных брата-поповича сгинули, словно в воздухе растворились: родились когда-то в Осиновых Гаях такие люди, а куда делись, где и когда умерли – неведомо, ни в каких архивах не сыскать. Анатолию Петровичу Космодемьянскому, человеку без рода-племени, неизвестно от кого родившемуся, нашли работу в Тимирязевской академии. Любовь Тимофеевна устроилась в школу; дочь и сын, несмотря на разницу в возрасте, пошли учиться в один класс. Два года спустя получили комнату, Жили, как большинство тогдашних горожан, скромно, чтобы не сказать – совсем бедно и голодно. А в 33-м году Анатолий Петрович внезапно скончался. Зое тогда исполнилось только 10 лет.

Под неусыпным присмотром партии школа и пионерская организация в те годы учили детей беззаветно любить социалистическую родину и ненавидеть врагов советской власти. Тёмное прошлое царской России было проклято, вместе с отцами и дедами, не дожившими до построения социализма. Но враги со всех сторон окружали и покушались на светлое будущее – скапливались ордами у границ страны, пробирались в города и глухие деревни, проникали в семьи и в сомневающиеся души. Им следовало противостоять, вооружаться телом и духом, чтобы быть готовыми к самопожертвованию, когда настанет час. Что час придёт – никто не сомневался. Мир взрослых был пронизан тревогой. Воспитание в такой обстановке становится мобилизацией. Восприимчивая натура юной Зои закалялась, как сталь: душа страдала от напряжения, а воля отвергала поблажки и компромиссы.

Одноклассники Зою не понимали: девчоночьих дружб она не признавала, фанатичной бескомпромиссностью отпугивала. Избрали комсоргом, но скоро переизбрали – не умела эта девочка ни с кем находить общий язык. От одиночества и тайных внутренних переживаний силы её однажды надорвались: после тяжёлой болезни Зоя с неврозом угодила в санаторий по нервным болезням в Сокольниках. Там она повстречала удивительного человека, которого на четвёртом десятке лет настигли кошмары ранней военной молодости – известного писателя Аркадия Гайдара. Наконец, ей было с кем поговорить наедине о том, что её волновало. Они часто прогуливались вдвоём по парку, беседовали. Выписываясь, Гайдар подарил Зое свою книгу, надписав её цитатой о счастье: “…Горячо любить Советскую Родину…

Зоина мама, прежде долго перебивавшаяся по заводам чернорабочей, в 41-м году устроилась учителем в школу НКВД. Наверно, снова похлопотали брат и сестра. Поповско-кулацкое пятно семейной биографии, казалось бы, теперь было надёжно прикрыто сотрудничеством с главными органами. А летом началась война.

В сентябре под Каневом погиб военный корреспондент Аркадий Гайдар – он не мог поступить иначе, чем сам учил детей советской страны. А 8-го октября немецкие танки почти парадным маршем уже двигались прямо на Москву. Из столицы эвакуируются иностранные посольства, заводы и советские учреждения. Началась паника. Власть большевиков повисла на волоске. В этот момент могло показаться, что единственным и самым надёжным её союзником остаётся суровый российский климат: немцы не готовились к зимней кампании, а морозы ударили уже в октябре и продолжали усиливаться до рекордных минимумов. Если врага лишить прибежища на занятой земле, он замёрзнет. Желая использовать все средства Верховный главнокомандующий требует от граждан своей страны не оставлять врагу на оккупированных территориях ничего, кроме выжженной земли. Продовольствие, топливо, здания, жилые дома и хаты – всё уничтожать. Приказ Ставки от 17 ноября ставил задачу “лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом … разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами… уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать…

Но враг шёл по стране слишком быстро, отступающие части не успевали исполнять приказ, опубликованный лишь перед угрозой оставления Москвы, а гражданское население из последних сил старалось выживать и сжигать свои избы и хаты не хотело. Тогда партия мобилизовала свой самый безотказный резерв: городскую молодёжь 20-х годов рождения, воспитанную пионерией и комсомолом в духе беззаветного советского патриотизма. В Москве объявили комсомольский призыв в Центральную разведывательно-диверсионную школу. Пришло три тысячи человек. Отобрали две тысячи. Среди них была Космодемьянская Зоя.

Сначала ей отказали: прикрытое клеймо поповско-кулацкого происхождения для органов не было тайной. Но упорства комсомолке Зое было не занимать – его оценили как полезное качество и зачислили девушку в группу подготовки диверсантов.

Боевое крещение Зоя прошла в первых числах ноября: группа пробралась в район Волоколамска, где минировала дороги, взрывала транспорт с топливом и уничтожила отряд мотоциклистов. Это несколько дней переходов по заснеженным лесам, в мороз, без отдыха и запасов еды, с килограммами боеприпасов в вещмешках. Группа вернулась без потерь. Зоя проявила себя выносливым и самостоятельным бойцом.

Второе задание состояло в уничтожении населённых пунктов в окрестностях Наро-Фоминска, где находятся или могут находиться немецкие части. Группе, в которую входила Зоя, предстояло сжечь 10 деревень. Линию фронта перешли в ночь на 22 ноября, но дальше события стали развиваться не по плану. Немцы к этому времени значительно усилили охрану дорог и основных мест дислокации – группы повсеместно натыкались на патрули и засады. Несколько юных диверсантов погибли в перестрелках, не успев даже приступить к исполнению задания. Крайнову, Клубкову и Космодемьянской удалось избежать столкновений: пять дней они плутали по лесам и к полуночи 27 ноября вышли к деревне Петрищево.

Крайнов, как старший, распорядился: Клубков отправлялся поджигать дома в северной части деревни, Зоя – с юга, сам Крайнов направился в центр. Зое удалось поджечь три дома, после чего она отошла в лес, но товарищей не нашла. При этом заметила, что с севера огня не было, то есть – задание осталось невыполненным. Зоя переждала день, а ночью снова пошла в деревню. Когда она готовилась поджечь сарай, её заметил хозяин дома Свиридов. На поднятый им шум прибежали немцы и скрутили партизанку.

Сначала Зою привели в дом Седовых, там обыскали и нашли 3 бутылки с зажигательной смесью и наган. На допрос повели в дом Ворониных. Зоя ответила только на один вопрос – что сожгла три дома – и дальше отвечать отказалась. Даже имя своё не захотела открыть врагам – назвалась Таней. Её раздели и около трёх часов пороли ремнями, после чего в одной рубашке увели в избу Прасковьи Кулик, где в эту ночь квартировало два десятка немцев. Несколько раз до 2-х часов ночи Зою выводили на мороз и гоняли по снегу босиком. В 3 часа велели хозяйке дать пленнице подушку, развязали руки и оставили спать до 7 утра. Утром в дом Прасковьи Кулик ворвались Аграфена Смирнова и Федосья Солина, дома которых сгорели в первую ночь. Женщины ругались и голосили, сбежалась толпа односельчан. Смирнова схватила с пола чугунок с помоями и бросила в лежащую на лавке Зою. В 9 утра пришли три офицера, всех из избы выгнали и полтора часа допрашивали поджигательницу. В 10.30 повели на казнь, повесив на шею бутылки и табличку “поджигатель домов”. Смирнова бросалась на Зою, один раз ударила палкой по ногам, кричала: “Кому ты навредила?!”

Избитая и обессиленная Зоя держалась с поразительным достоинством. На ящик под виселицей встала сама. В последние секунды жизни выкрикнула, что верит в победу.

Так же героически в те же дни приняли смерть и другие девушки-диверсантки – Вера Волошина и Лиля Азолина. Тогда и потом их погибли тысячи – юных, прекрасных, бесстрашных. Но так вышло, что подвиг комсомолки “Тани” прозвучал на всю страну и стал образцом героизма. Ей первой присвоили звание Героя Советского Союза. Её младший брат Саша – последний из рода священников Козьмодемьяновских, хотя и носивший изменённую фамилию – погиб перед самой победой, в апреле 1945-го. Советская пропаганда канонизировала брата и сестру, подправив и подчистив все неудобные факты истории семьи. Мама Зои и Шуры, Любовь Тимофеевна, после войны написала книгу о своих детях, точно следуя новым “житийным канонам”: даже дату рождения дочери, ошибочно указанную в документах, поданных Сталину, мать исправить не решилась.

Василий Клубков не смог убедительно объяснить на допросах, почему ему не удалось поджечь дома на севере деревни, и где он был после. Наконец, он признался в том, что выдал Зою фашистам и был расстрелян как предатель. Хотя никто из жителей деревни его не видел и не упоминал. И имени Зои, которое он, по его собственным показаниям, назвал немцам, никто не знал еще два месяца после казни.

Расстреляли за пособничество врагу С.Свиридова, заметившего Зою при попытке поджога своего дома. Погорелиц Аграфену Смирнову и Федосью Солину за участие в избиении Зои тоже расстреляли.

В 1946-м году в селе Осиновые Гаи восстановили храм. Простояв заброшенным почти 20 лет он неплохо сохранился: фундамент оказался крепким, стены уцелели. Вернулись на свои места несколько припрятанных верующими сельчанами икон и кое-какая утварь.

Советский Союз, в 1941-м спасённый миллионами жертв, никаким врагом не был побеждён. Ровно через 50 лет после смерти Зои Космодемьянской он сам рассыпался в прах.

  1. Аркадий - Ср, 6 Ноя 2013 20:24 

    Хорошее исследование – полезное, главное, чтобы лучше понимать, у чего и откуда ноги растут. Сама рылась по архивам или всё есть в сети?

    Ответить

    Марина - ноября 6, 2013 21:19 

    Марина

    Почти всё есть в сети. Что искать – один знакомый дал наводку.

    Ответить

  2. Андрей Кружнов - Пн, 15 Дек 2014 12:46 

    Мариночка, спасибо!
    Думаю, что тамбовским будет интересно почитать. Ты, надеюсь, не забыла, что я сам с Тамбова?..

    Ответить

    Марина - декабря 15, 2014 13:36 

    Марина

    Спасибо, Андрюша! :)

    Ответить

Оставить комментарий







НОВОСТИ И ОБНОВЛЕНИЯ