Роман 12 Лун. Часть 5

Мадам Семилетов, невестка старика Семилетова, не знала по-русски ни слова, потому ее муж и мадам Лану говорили при ней по-французски. К их очередному визиту в Русский Дом как раз доставлен был на имя старика небольшой сверток. Вскрыв посылку только теперь, при родственниках, мадам Лану обнаружила внутри портрет женщины и небольшую записку от Регины.

В ней Регина просила простить промедление из-за невозможности пока лично посетить Сент-Женевьев и обещала непременно сделать это в ближайшем будущем. Далее она сообщала о своей встрече с Натальей Андреевной, кратко – о тех обстоятельствах ее жизни, что интересовали потомков покойного есаула и о том, что Наталья Андреевна умерла.

Отметив особо то обстоятельство, что ребенок, племянник деда, умер некрещеным, семья решила, все же, заказать поминовение по усопшей рабе Божьей Наталии. По очереди все рассмотрели портрет. Что делать с ним? – поинтересовалась мадам Лану.

Недолго подумав, господин Семилетов-младший предложил повесить его на стене в комнате отца. Старик на показанный ему с пояснениями портрет никак не отреагировал.

Давняя история людей, разлученных крымской осенью тысяча девятьсот двадцатого года закончилась весной две тысячи второго, в церкви русского кладбища под Парижем, молебном о всех в России убиенных и затепленной свечкой у иконы Макария Египетского – заступника некрещеным младенцам.

***

В церкви подмосковного села, рядом с большим бревенчатым домом князя Ивана Б., стоял гроб, и непрерывно читалась Псалтирь. Так, еще до приезда жены Андрея Орлова и на время оформления необходимых бумаг, распорядился сам князь.

Познакомившись с Соней Печерской только теперь, князь Иван нашел эту молодую женщину сильной и достойно переносящей свое горе.

Она сначала отказалась остановиться в их доме, оставив вещи в той квартире, что снимал ее муж. Но, проведя в церкви у его тела не меньше часа, приняла приглашение пообедать и осталась заночевать.

Есть она, впрочем, ничего не смогла, пила только чай. Хозяева осторожно старались занимать ее разговором, но не усердствовали, чтобы не теребить чувства навязчивостью. Удивившись, что Соне пришлось оформлять по такому случаю визу, князь Иван спросил, отчего нет у нее российского паспорта, как у мужа – год уже, как можно было получить. И пообещал лично посодействовать с этим наперед, чтобы и у Сони, и у детей было российское гражданство, положенное им по праву.

- Не нужно, – сказала она. – Нам не понадобится.

Отпевать мужа в России Соня отказалась наотрез. У Эндрю есть семья, дети, храм, в котором его крестили и прихожанином которого он был, и Родина, которую он очень любил. Кровь свою, как и его предки, он уже оставил в российской земле. Больше Орловы ей ничего не должны.

***

«Боинг-747» летел навстречу рассвету, за хребты островов, отсекающих ветра и течения океана от Индокитая и Малакки, к проливу, в котором Морской Лев охранял мир и покой своего Сингапура. Раннее солнце услужливо разлило свет над всем видимым пространством, изнеженным вечным летом. И едва только бетонные громады острова показались в иллюминаторе, Максим впал в ребяческое возбуждение.

- Какой он колючий, весь вздыбленный! Регина, смотри!

Стараясь справиться с привычно подступающим мандражом, Регина глянула вниз.

- Да, он еще подрос и окреп, этот временно прирученный молодой зверь. Красиво. А это – Сентоза. Видишь? Зеленый остров, что перед ним.

Прилипнув к иллюминатору, Максим совсем забыл о Регининых полетных страхах. Да и она, тихонько шепча молитву, любовалась его сияющими глазами, к сожалению, обращенными не в ее сторону.

Терминалы нового аэропорта встречали гостей домашним восточным уютом, разросшимся до планетарного масштаба, согласно значению «ворот Юго-Восточной Азии». Тонированные стеклянные стены смягчали безжалостное экваториальное солнце, а по сплошному ковровому полу ползали младенцы в памперсах.

- Спрячь сигареты, – остановила Регина руку Макса. – Курить здесь почти нигде нельзя. И жвачку оставь, не советую! У них и для иностранцев предусмотрены приличные сроки заключения. Макс удивленно улыбнулся.

- Да? Красота требует жертв, понял.

Надо было сказать – «чистота»? – подумала про себя Регина.

Вымытая до черного блеска дорога привела их к отелю, на крыше четырехэтажного основания которого устроился роскошный тропический сад. Треугольная призма башни заключала в себе внутренний двор, уходящий этажами вверх, к стеклянному небу. Прозрачные лифты, как мыльные пузыри, летали вдоль стены-гипотенузы.

Их номера находились на тридцатом, предпоследнем этаже. Зажмурившись перед стартом, Регина механически произнесла.

- Такие же лифты ходят по внешней стене, но, предупреждаю, не вздумай даже подходить к ним при мне!

И, конечно, Макс сразу же, только заглянув в свой номер, побежал туда – прокатиться. А через несколько минут постучал в дверь Регины с почти уже безумными глазами.

- Я всегда догадывалась, что ты впечатлительный, – прокомментировала она.

- Да, отпад! Жаль, но тебе, кажется, и в самом деле не стоит пробовать. Но – жаль!

Перекусив сендвичами с кофе, они отправились гулять. После синайского сухого палящего солнца жара Сингапура казалась мягкой. На вымытых улицах дышалось легко, несмотря на обилие машин. Пробок, впрочем, не наблюдалось и движение не казалось истеричным, как обычно в Москве – в любом месте и в любое время суток. Втиснутый в берега острова мегаполис жил без заметного напряжения.

Дневные бабочки Сентозы, гроздями висящие на стволах и ветках, вспархивали бесшумными салютами, распуская облака перламутровой пыльцы. Легкие вагончики перебрасывали гуляющих гостей от одних диковинок острова к другим, не позволяя ногам уставать от безмерности отдыха. В прозрачном тоннеле «Подводного Мира» большие рыбы гладили белыми животами стеклянный рукав и жадными ртами тыкались в светящиеся стены.

Обедали на берегу реки, в ресторанчике на Бот Кии. Ели обжигающе-острый крабовый суп – обязательная туристическая программа.

- А почему здесь пыли нет? – вдруг спросил Максим так возмущенно, будто нашел в совершенстве досадный изъян.

Регина засмеялась.

- А ее нигде нет! Разве ты не понял? Ни в Альпах, ни в Париже, ни на островах, тем более!

- Намекаешь, что она есть только в России?

- М-м. Я и сама удивляюсь, почему это так.

- Ведь ты была здесь раньше, да?

- Давно. Жан-Батист знакомил меня со своим любимым востоком, – подтвердила Регина.

- А это не она, та твоя детская мечта с заоблачными дворцами Фата Морганы, с бабочками и рыбами в солнечных лучах?

- Пожалуй. Правда, тогда я не видела «Подводный мир». Кажется, его построили позже.

- Что больше похоже – Сентоза или твой дом?

Регина улыбнулась и пожала плечами – мол, кто его знает!

- Как и ты, я этого всего не видела и не знала почти до тридцати лет. Весь мир оказался похожим на детские мечты. Улицы Барселоны, балконы Парижа, пивные сады Германии. Белые скалы Южного берега. Синева неба над пальмами, коралловые рифы – все, понимаешь? Все и везде! Все города, острова и страны. Все, кроме Родины, которая держала нас в плену. Но это ничего не меняет. Фата Моргана – мой настоящий дом. А любовь мы бы выбирали себе, если бы могли. И, кстати, раньше было здесь нечто, чего мы уже не увидим, ни я, ни ты. «Бананово-лимонного» Сингапура. Его нет. И не будет никогда.

Два следующих дня они гуляли по городу, а вечера, переходящие в ночь, проводили на Сентозе. Прогулку по Пандангу Регина (как когда-то Жан-Батист) сопроводила рассказом о бушевавшей здесь некогда стихии восточного рынка – самой огромной перевалочной базы товаров, перемещавшихся между Западом и Востоком.

Ночное Сафари оказалось проездом в бесшумных открытых вагончиках на мягком ходу мимо всякого, собранного со всего мира зверья, лениво нежащегося в бесцветном искусственном лунном свете.

С последними аккордами музыки, света и танца водяных струй в конце фонтанного шоу, которым завершался их третий день в Сингапуре, Максим замолчал. Он не сказал ни слова по пути в отель, потом пожелал Регине спокойной ночи и закрылся в номере. Больше часа он простоял у окна и долго еще лежал в постели с открытыми глазами. Этого Регина, понятно, не знала, но решила, что пора улетать. За завтраком она сообщила, что их самолет через три с половиной часа, а значит пора собираться. Следующая остановка – Малайзия, остров Ланкави. Там нет никаких техногенных чудес, там только природа – море, песок, непроходимые мангровые заросли и джунгли с тысячелетними деревьями. Максим кивнул. Уже в самолете, обняв плечи Регины перед взлетом, он произнес таким тоном, будто заканчивал сейчас бесконечно длинный монолог:

- А звери наверняка под клофелином.

И закрыл глаза.

***

На северном побережье острова Ланкави зверье вело себя не в пример развязнее Сингапурских невольников. Едва только путешественники вскрыли чемоданы, устроившись в комнатах своей виллы и вышли к бассейну, крикливая свора разнокалиберных обезьян пожаловала с визитом. Подняв сумасшедший гвалт, и откровенно намекая иностранным квартирантам, кто здесь хозяин, макаки требовали внимания к себе, совершали хитроумные отвлекающие маневры, заискивающе вглядывались в лица, жалобно пищали, угрожающе рычали и нагло лезли в гостиную за фруктами.

Не добившись благосклонности, но бананы стащив, обезьяны все же удалились.

В двадцати метрах от их виллы ласковое лазурное море напоминало о себе несмелым бризом и вылизывало широкую отмель песчаной прибрежной полосы. Зазвенели цикады, с каждой минутой густеющих сумерек усиливая свой рев, к моменту заката оглушительный, как сотня работающих циркулярных пил.

Подсветка бассейна, деревьев и свай устроенная по всему периметру виллы явно привлекали местную живность. В зарослях что-то шуршало, а с высоты срывались белки-летяги, вспыхивая распахнутыми парашютами желтых брюшек. Вдали, за черной стеной леса ухали, взвывали и стрекотали неведомые и невидимые обитатели джунглей.

Перед сном Регина и Макс прогулялись с фонариками по берегу – там их ждало еще одно «живое открытие». Тысячи потревоженных крабиков, величиной от ладони до совсем крошечных, убегали от них в море, отсвечивая яркими парами искр ослепленных глаз.

Ночные птицы устроили возню на кровле и мешали Регине заснуть. Потом она услышала топот и невнятные рыкающие звуки. Из окон спальни не было видно никого, она вышла на веранду и обнаружила под сваями выводок диких свиней – вепря и маток с детенышами. Мелочь резвилась, повизгивая, а огромные туши деловито рылись в траве и корнях, сыто чавкая и хрюкая.

«Интересно, кто пожалует к утру?» – устало подумала Регина, включая свет и берясь за книжку. В спальне Максима, с другой стороны бассейна, было темно. Молодость владеет блаженством крепкого сна.

Регина проспала завтрак, а Максим, напротив, проснулся рано. Презрев бассейн, он искупался в море, принял душ, и тут только вспомнил о наказе Марка сделать звонок из Сингапура. Настроение сразу испортилось. Марк просил звонить из автомата, значит, купленный в Сингапуре мобильный не годился. Наскоро одевшись, Макс отправился на рецепцию отеля, к которому относилась снятая ими вилла, умоляя силы небесные устроить так, чтобы автоматическая связь в этой глуши нашлась. Ему повезло, и через пятнадцать минут он слушал недовольное ворчание Марка, впрочем, сообщившего, что «все нормалек», и попросившего передать Регине, что завтра в четвертом часу дня будет ждать ее звонка по неизвестному телефону, номер которого продиктовал.

Вернувшись, он заказал завтрак и тогда только постучал в Регинину дверь.

- Местное время – полдень, мадам! Сейчас принесут фрукты и кофе. Может, ты хочешь еще чего-нибудь, я позвоню?

- Нет, спасибо, – медленно соображала она, сонно моргая. – Достаточно фруктов. Двадцать минут, и я выйду, хорошо?

За завтраком он сообщил ей о разговоре с Марком.

- Ты так и не рассказала мне ничего, – добавил он, закончив отчет.

- О школах? – рассеянно переспросила она.

- О школах? Ну, наверно – о школах.

- Ах, да… О школах для девочек.

- В каком смысле? Всего лишь – школы для девочек?

- Да. Но… Сейчас, сейчас…

Она выпила кофе и попросила, если ему не трудно, заказать кофе еще. Он позвонил и, вернувшись в столовую, застал ее сидящей с закрытыми глазами. Решив, что она задремала, он тихонько сел и приготовился ждать. Но Регина заговорила, не открывая глаз.

- Очень давно, еще в студенческие годы, мои питерские друзья повезли меня в Тарту. Там в университете преподавал удивительный человек, Юрий Михайлович Лотман. Теперь он умер и стал довольно известен, его труды издают. А тогда о нем рассказывали как о чуде, которое нужно непременно увидеть и услышать. Мы приехали и попали на лекцию о культуре рубежа восемнадцатого и девятнадцатого веков. Я почти ничего не помню уже, хотя слушалось на одном дыхании. А запомнилось почему-то вот что. Поколение дворян второй половины восемнадцатого века представляло собой скопище вояк, с культом личной смелости, победоносных походов и гордости русского оружия. Славные были ребята, нет слов. Женщины, как водится, кричали «ура!» и в воздух чепчики бросали. Но по части культуры они не слишком усердствовали. Сморкались, конечно, в носовой платок, но оставались притом брутальными увальнями и без сантиментов. А вот их жены, девочки дворянского воспитания, выросли на книжках. На сентиментальных романах и с французскими гувернантками. Они мечтали о возвышенном и, не имея возможности серьезно влиять на умонастроения собственных мужей, перенесли свой литературоцентричный мир в детскую. Там они говорили о своих мечтах как о реальности, как об идеале, к которому надо стремиться и которому нужно следовать. Прошло десятка два лет. И появилось новое поколение. Полностью двуязычное, благодаря гувернанткам, воспринявшее европейскую культуру как свою. С амурными историями, исполненными сочувственных слез, с гуманистическими идеалами и стремлением к справедливости. С рефлексиями и чувствами. Они оказались непохожими на своих отцов. Совсем непохожими. У держиморды и взяточника отца вырос сын Павел Иванович Пестель – тоже не подарок в смысле тоталитарности мышления, но совсем с другим вектором. Молодые генералы двенадцатого года – таланты, красавцы и поэты. Декабристы, чье понятие чести содержало уважение к чувствам и личности другого человека. Словом, все изменилось почти за одно поколение. Совсем точно – за два: сначала мамы, а потом – их сыновья.

Регина замолчала, но Максим не стал прерывать тишину вопросами. Она продолжила через некоторое время.

- Вопросы о том, запад Россия или восток – от лукавого. Наша культура – европейская, западная. Мы заражены теми же тенденциями. Главным образом – рефлексией. Ничто не ценно для нас, хотя всему назначена цена. У нас нет бога и нет бессмертия души. Нам не нужны дети. Каждый из нас вглядывается сам в себя, задавая себе любимому единственный важный вопрос: стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить? Так бы и продолжалось до естественного конца истории. Но возникла некоторая сложность. Рядом с нами вырос мир, имеющий ценности совсем другие. Теперь они – брутальны и победоносны. Они воюют, желая не выжить, а победить. А их женщины ждут дома. Дождавшись, отдаются им, грубым и немытым. И рожают детей, даже не задумываясь о своих желаниях. Дети вырастают. Такими же, поскольку ничего другого не видели. Мальчики хватаются за оружие. А девочки становятся несчастными самками, воспроизводящими новые поколения, еще более многочисленные, потому что жить по-человечески они и не собираются, а у смерти места хватит для всех. Что мы можем противопоставить им, чем от них защититься? Может, мы хуже их, не знаю. Может, наши пути греховны и более мерзки. Но они не оставляют нам шансов выжить рядом с собой. У нас есть только один способ спасти себя от них, пока еще есть. Надо отнять у них женщин. Воспитать девочек, знающих цену себе и своим чувствам. Отбить у них желание совпадать с похотью воинственных самцов. Присвоив женщин своей культуре, мы кастрируем их. Вот чего я хотела. Все деньги, принадлежащие мне, я готова потратить на это. Но одних денег недостаточно, тем более что их не так много. Вот зачем американский консультант, наши думцы и все остальное. Но те, кого мне надо называть «нашими», они слишком медленно соображают. Медленнее, чем те другие. Эндрю Орлова убили. Аркадию Миндлину одно выступление в прессе стоило серьезного предупреждения насчет жены и сына.

- Могут убить?

- Да. Они не считают лишним палить из пушек по воробьям.

- Что ты собираешься делать?

Регина улыбнулась.

- Купаться в море. Хочешь, возьмем катамаран или лодку? Можно две лодки и устроим соревнования. Ты умеешь с веслами управляться? Предупреждаю, в гребле я – ас!

***

Вечером они решили обедать в ресторане. Вернее, Регина решила. Ей нетерпелось надеть платье, купленное в Мюнхене. К выходу она сделала макияж – Максим нечасто видел ее накрашенной и готов был признать, что получилось здорово. Кроме того, все оттенки зеленого, собранные на ткани платья очень шли ей, мелкая гофрировка и тонкий пояс эффектно подчеркивали фигуру, а разрезы по бокам – длину ног. Макс с удовольствием заметил, как взгляды мужчин следовали за ней.

- Ты пользуешься успехом!

- А тебя это удивляет?

- Нет, но…

- Но ты думал, что я стара?

- Перестань, я так не думал!

- Значит, ты привык, паршивец, что смотреть должны на тебя? Но – как видишь..!

- Думай что хочешь, а я рад. Мне приятно видеть, что ты нравишься. Особенно мне симпатичен тот мужик с лицом почти кавказской национальности, у которого сейчас отвалится челюсть.

- Что, только у одного? Какая досада, я рассчитывала на больший эффект!

- Больше некуда! По-моему, мне здесь все завидуют. Ну? Рассказывай!

- Что?

- Что хочешь. Например, почему ты уехала на запад?

- Все очень просто: я вышла замуж, а мужа моего направили служить при посольстве в Нидерландах.

- Ты нарочно вышла за него, чтобы остаться?

- Конечно же – нет! Но я очень скоро поняла, что совсем не люблю его и уже не смогу полюбить, как надеялась. А возвращаться не захотела. Не к кому было. Да и коммунистов я всю жизнь терпеть не могла.

- Ты интересовалась политикой?

- Боже сохрани! Как верно один писатель заметил, у меня с советской властью были непреодолимые эстетические противоречия. Жизнь казалась мне мертвой и тусклой. Я к себе самой уже испытывала отвращение. Но до приезда в Амстердам я думала, что так везде. Оказалось – нет. За пределами Советского Союза жизнь была нормальной. В общем, я поняла тогда, что ни за что не вернусь в тюрьму.

- И никогда не жалела?

- Жалела, что Юрию карьеру испортила. Я уговаривала его остаться тоже, но он боялся. Плакал, просил не делать этого, говорил, что стану нищей и бездомной. Ему, к сожалению, хорошая кормушка казалась важнее свободы. Но меня он не предал, хотя мог.

- Что с ним стало?

- Его отозвали в Москву. Правда, не уволили. Отослали куда-то в Африку. Говорят, потом он спился.

- А ты осталась в Амстердаме? Почему тебя не арестовали и не вернули?

- Я уехала в Париж. Устроилась работать уборщицей. Потом продавщицей. Однажды случайно пошла на кастинг, за компанию с соседкой. И повезло – меня взяли. Некоторое время, почти полгода, я еще боялась потерять место в магазине – вдруг на следующий показ не возьмут. Но меня брали, и даже звали сниматься для журналов. Этих денег уже хватало на жизнь. Потом была обложка «Вог», и мне стали платить больше. Вот, собственно, и все. Почти все. А про Жан-Батиста ты знаешь.

- Случайно пошла на кастинг? Разве ты не рассчитывала на свою внешность сразу?

Регина улыбнулась и отрицательно покачала головой.

- Я не рассчитывала на нее никогда. Моя мама была, все говорили, удивительно красивой, но это не принесло ей счастья.

- Наверно, твоя мама сама приносила счастье. Как ты. Что мы будем делать, когда вернемся?

- Займемся продажей отеля. И дома в Мезон-Лаффите.

- Зачем?

- Надо постепенно переводить активы в удобную форму. После меня должны остаться только деньги. Которые можно будет истратить на те же школы для девочек.

- После тебя?

- Когда-нибудь обязательно настанет время «после меня».

- Тогда, пусть оно настанет не скоро. И пусть меня тоже не будет в нем.

Максим опустил глаза. В мягком свете оранжевых фонарей ресторанной террасы Регина все же, разглядела, густеющий мускатный цвет его щек.

- Не нужно так говорить, Макс.

Но он справился со смущением и решительно заговорил снова.

- Я хочу сказать вам, мадам! Вы можете поднять бокал и считать это тостом. Но это не просто тост, это то, о чем я думаю сейчас и все эти дни. Я прожил двадцать восемь лет, вроде бы – не мало. И видел тоже немало. Но только с того дня, когда я увидел тебя, я заметил то, чего раньше не замечал. Как много в мире красоты! Ты появилась, и, как будто, включили свет! Все так красиво вокруг тебя! Европа, Азия, Красное море – ерунда! Рядом с тобой красива Москва, любые города и все люди – все, что сейчас за столиками сидят, эти официанты, стюардессы, арабы, Марк, Захария…

- …И ты.

- И я. Только я не умею говорить так красиво, как ты. Я лучше снова буду слушать. А ты говори.

Он смотрел ей прямо в глаза, и от его взгляда Регине становилось не по себе. Она молчала. Говорить? О чем теперь говорить?

- О чем?

- Все равно. Вот я давно хотел спросить, почему отель называется «Двенадцать лун»?

- Честно говоря, понятия не имею. Мы ведь купили его уже действующим. А строили только дом. Ну, можно предположить, что это означает полный год. Хотя, я подумала, что если считать луны молодые и старые, выйдет полгода. А еще – полнолуния, и вообще – луна меняется каждую ночь. А может они магометанские, эти луны? А может, вообще ничего не означают, а просто красиво звучит.

- Мы не вернемся туда?

- Нет. Мы вернемся в Москву. Нас ждут великие дела, юноша. И обязательства, – она, видимо, задумалась при этих словах о чем-то неприятном. – От которых мы не имеем права себя освобождать.

Мгновенную смену ее настроения Максим заметил, но расценил по-своему.

- Значит, ты не отказываешься от своей затеи? Но ведь того журналиста, Орлова, убили именно за это?

- Похоже, что так. За книгу. Хотя, определенно это еще не известно.

- И что дальше?

- Книга вышла. Ее прочтут. Орлова, к сожалению, не заменит никто.

- Регина, зачем тебе это? Разве ты не боишься?

- Прошу тебя, Макс, никогда не напоминай мне о страхах! Я боюсь. Очень боюсь. Но мне уже поздно позволять себе унизительные чувства. Говори мне, лучше, что смерти нет. Говори о том, что я кажусь тебе бесстрашной, что я все смогу.

- Ты – удивительная! Ты – единственная, необыкновенная, самая смелая и самая лучшая, ты – супер!

- С ума сойти! Еще, еще!

- Ты – самая прекрасная, самая умная и самая добрая, самая фантастическая женщина на свете!

- Ну, максимум, в чем я могу признаться после таких слов – что дрожу от страха при мысли о предстоящей ночи. Местное зверье пугало меня криками и топотом по крыше почти до утра, а после мне снились кошмары. Дикие вепри приходили, честное слово! Ты бы видел этих чудовищ, подрывающих основы нашей виллы в самом прямом смысле слова! А сегодня я еще узнала, что на острове водятся питоны и даже едят человек по пяти в год. Представь, какая приятная новость, учитывая, что я и вчерашнюю-то ночь еле пережила, все порывалась тебя позвать – вдвоем не так страшно. Пожалела будить.

Максим взял обеими ладонями руку Регины.

- Позови меня, Регина! – он сказал это тихо, будто пугаясь собственного голоса. – Позови меня. Я приду.

***

- …Мальчик мой, милый, любимый мой! Ты – мой бред, мои сны, неужели они могут сбываться?! Твои руки, твои плечи, как я хотела прикасаться к тебе, к твоей коже! Твои волосы, твои глаза, счастье мое! Неужели такое возможно, неужели это может произойти со мной?! Обними меня! Как я хочу тебя, как давно я хочу тебя! Если бы ты знал, как много это значит для меня, как много ты значишь для меня! С того дня, как я увидела тебя, мне показалось, что в моей жизни снова смысл появился, которого давно не было в ней! Солнце мое, счастье мое! Я не хочу без тебя жить ни дня! Только будь со мной рядом! Мне ничего не нужно от тебя, я буду тебе другом, матерью, сестрой, любовницей – как ты захочешь, только будь рядом, только не покидай меня! Прошу тебя! Как больно думать, что мы расстанемся! Как страшно, что я не могу поверить в то, что ты есть, что ты сейчас со мной! Мне кажется, я проснусь, и ничего не будет. Любовь моя, сердце мое! Только не исчезай из моей жизни! Я все сделаю для тебя, все, что ты захочешь! Мне нужно только видеть тебя, твои глаза! Как я люблю твои глаза, твои губы, твои руки, твои волосы! Обними меня! Ты – жизнь моя! Я не знала, что может быть так!..

Ему очень хотелось попросить ее замолчать. Ее страсть, так неожиданно выраженная не ласками, а одними словами, такими словами, от которых у него мутилось в голове – все не совпадало никак. Он пытался целовать ее, он хотел другого. Слушать и думать сейчас он не мог. Он хотел любить ее, такую странную, такую единственную. Но она мешала ему, и ничего не получалось. Совсем.

***

За завтраком она сперва молчала, потом говорила как-то неестественно, словно пыталась в чем-то притвориться. Максим отвечал в таком же тоне. Все произошедшее прошлой ночью бродило в его мыслях тошнотворным осадком.

Пожалуй, он предпочел бы Регину сейчас не видеть. Он не слушал, о чем она там щебетала. Он отводил глаза и искал малейшего повода уйти к себе. К счастью, она ушла сама – сказалась уставшей от непривычки к местному времени и понадеялась, что чтение поможет ей еще ненадолго заснуть.

Довольный удачно выпавшим одиночеством Максим ушел обозревать окрестности. Он поднялся наверх, к дороге, подходившей к рецепции отеля, и пошел по ней направо. Ничего не найдя примечательного по пути, спустя пару часов он повернул назад. Но и тогда на виллу решил не торопиться, а просидел до вечера в баре.

Регина обеспокоилась долгим отсутствием Максима, а еще более – тем настроением, в котором он вернулся. От ужина Максим отказался, соврал, что отравился чем-то в местной закусочной. Она тут же бросилась «принимать участие» – таблетки, рецепты, советы. Бесконечный поток слов! Пустяки, отмахнулся он, уже все нормально, просто он решил, что разумнее будет ужин пропустить. Огорчившись, Регина, все же, отстала.

Наутро, объяснив себе холодность Макса вчерашним недомоганием, она подошла обнять его, но снова была обескуражена – он смутился и от неожиданной ласки попытался увернуться. Весь день он провел в своей комнате и на ужин снова не пошел.

- Мне остаться с тобой? Хочешь, я закажу сюда? Тебе можно легкий крем-суп, я думаю…

- Нет, зачем, иди!

Вернувшись из ресторана не больше чем через сорок минут, Регина нашла окна его комнаты темными.

Следующим днем настроение Максима осталось прежним, и Регина наконец поняла, что дальше обманывать себя подбором менее оскорбительных причин его поведения не имеет смысла.

- Что-то случилось, Максим?

- Нет, нечего.

- Если ничего, то может, ты найдешь для меня время сегодня вечером?

- Нет, Регина, извини, я не могу. Честное слово, как-то неважно себя чувствую, и вообще…

Обратив внимание на альбомчик с фотографиями в ее руках, он случайно задержался взглядом на раскрытых снимках.

- Синай. В девяносто третьем, – пояснила она как можно более равнодушным тоном.

Он неловко, словно бы нехотя, взглянул еще раз. Загорелый парень стоял, видимо, на том, знакомом балконе и счастливо улыбался. Черные локоны до плеч. Глаза большие, янтарные, немного вытянутые к вискам.

- Это – твой Этьен? – спросил он, будто извиняясь.

- Да.

- Я на него не похож.

- Не похож. Этьен писал статьи по искусствоведению, говорил на пяти языках и умел управлять яхтой.

Но Максим уже не слушал. Глаза его смотрели в сторону, а мысли витали неизвестно где.

Она решила не трогать его. Пока. Хотя бы еще пару дней. Но находиться при этом в непосредственной близости оказалось невыносимой пыткой. Неуверенная в себе и своем терпении, Регина решила убраться подальше – взяла машину и уехала на южное побережье. Записалась там на все возможные экскурсии, весьма довольная тем, что хотя бы одна из них – морская, с ночевкой на Пинанге. За двое с лишним суток ее отсутствия не предупрежденный ни о чем Максим так и не набрал ни разу ее сотового номера.

Пока ее не было, Максим лежал у бассейна, купался в море. Пытался научиться управлять парусом на доске. Бродил по гостиной, то брался за книжку, то бросал. Смотрел новости по «BBC» и «CNN», ни одной, впрочем, не запомнив, поскольку мысли разбегались.

Так-так-так… Что же произошло? Что это было, там, той ночью, в ее постели? Чужое дрожащее тело, сухие губы, кожа, пахнущая эфирными маслами синайского колдуна. Неловкие руки, прижимавшие его плечи к себе. Куда делась роскошная графиня Регина с пьянящей улыбкой и завораживающей пластикой дивных длинных ног? Куда испарился тот восторг, то мучительное желание, что оглушали его прежде от приближения к ней?

И вообще. Что делает он здесь, с этой чужой женщиной, а тем более – без нее? Далеко-далеко осталась маленькая Надя. И мама. Зачем он оставил их? Ради того, чтобы послужить развлечением для богатой старухи, которой что-то там бредилось и снилось, если, конечно, не врет? Пожилой женщине когда-то не повезло – влюбилась в красивого пасынка, долго решалась, заводить ей с ним роман или нет, так и не решилась, видимо, пока тот не погиб. Теперь подобрала ему замену. Готова исполнять все его прихоти и одевать как куклу. От него требуется немного. Знаем, читали.

С Надей так и не поговорил. Думал, вот появится нормальная работа… Надо было ей тогда так и сказать: ничего не будет, никакой другой работы, никаких денег, потому что я не годен ни на что! Интересно, что бы она ответила, если бы он и правда мог такое сказать? Что ей вообще нужно было от него? Любовь? Какая может быть любовь, если кругом один бардак?

Время шло, и Максим все больше становился противен сам себе.

***

Утром третьего дня Регина постучала в его комнату и, зайдя, нашла его лежащим навзничь на кровати, но с глазами открытыми и вовсе не сонными.

- Извини, пожалуйста. Принесли завтрак, может, ты выйдешь?

- Да, сейчас, конечно. Прости.

- Макс, ты в порядке?

- Да.

- Покатаемся на катамаране?

- Нет, не хочется что-то.

- А если я попрошу?

Пока он мучительно искал убедительную причину для отказа, она вышла, находя столь долгое ожидание унизительным.

К вечеру Регина решила, что достаточно. Это тупик.

- Максим, ты можешь заказать себе ужин сюда, можешь хоть к себе в спальню. Но я прошу тебя уделить мне время после.

- Может, не надо, Регина?

- Нам надо поговорить.

- О чем?

- Для начала о том, что ты уже третий раз отвечаешь мне «нет»! По-твоему, у тебя есть такое право?

- Конечно, нет. Извините, мадам! Я забыл, кто я.

- А ты точно знаешь, кто ты? Такого права нет у мужчины. Именно об этом ты забыл. Если знал, конечно.

Она ушла и за ужином почти не ела, но просидела долго, не в силах отвязаться от раздумий. Что же произошло между ними? Это ошибка? Ей нельзя было соглашаться? Все было ужасно. Конечно, ужасно. И не могло быть по-другому.

А как он смотрел на нее, как сказал тогда замирающим голосом: позови меня, я приду! Все прошло. Все кончилось. Надо найти в себе силы понять, что продолжения не будет. И не искать объяснений, почему. Отпустить его. Разжать руки. Легко сказать! И все же. Не навязываться ему ни в любовницы, ни в сестры, ни в мамы. Мама у него как раз есть. А дружбы не получилось. И тоже не важно, почему. Она виновата, или ему нет в том нужды – разницы никакой. Что же теперь можно сделать? Ничего. Смириться. Жизнь не исчерпывается одним чувством. Даже таким сильным, даже последним.

«Будь я проклята! – слезы сдавили Регине горло. – Будь проклята моя глупость! Что я наделала! Если бы не было этой единственной ночи, можно было бы бесконечно ждать ее! Смотреть в его глаза еще и сегодня, и завтра… Как я могла!…»

Подняв глаза вверх, она сказала себе: стоп! Пятидесятилетней женщине плакать нельзя. От слез распухнут веки, и справиться с этим не удастся до утра.

Пока она отсутствовала, Максим достал из бара виски. Он устроился ждать в столовой, четырежды налил себе и выпил ко времени ее возвращения. Все в нем уплывало мутной темной рекой к вонючему мертвому болоту. Она пришла и села напротив.

- Максим, может, ты сам скажешь мне что-нибудь?

- И ты? – он нервно засмеялся. – И ты говоришь эту фразу?

- И я. Как все женщины. И я бы хотела услышать, что ты любишь меня. Но сейчас спрашиваю не о том. Все плохо?

- Да.

- Ты знаешь, почему?

- Нет. Или да, но не совсем. Какая разница?!

- Если тебе нечего сказать, послушай меня. Мне очень жаль, что все получилось так. Я бы сказала – получилось плохо, но это правда только наполовину. Мне было хорошо с тобой. Поэтому я готова признать свою вину. Прости, я лучше тебя понимала, что наше сближение даст больше мне, чем тебе. Никогда бы я не пошла на это без твоего желания. Но, возможно, я ошиблась – его не было. Ты просто увлекся, это понятно. Увлечения быстро проходят, а ты еще не научился справляться с их последствиями. Успокойся, все не так сложно, как тебе кажется. Я слишком много наговорила тебе. А ты испугался. Моя вина, что я забылась. Но Макс! Все мои слова ничего не требуют от тебя, никаких решений! Кроме одного – хочешь ли ты принять мою помощь? Если она нужна тебе, останься рядом со мной! Сразу признаюсь тебе, что я очень хочу этого. Потому что все, что я говорила – правда. Может, она бесполезная и даже неприличная, но – правда.

Максим поднял глаза не сразу. Он опьянел порядком и соображал вяло.

- Это все?

- Пожалуй.

- Говоришь, говоришь, говоришь! Все слова разводишь какие-то! Тогда, скажи мне, Регина, скажи, раз ты такая умная и так умеешь говорить! Скажи мне, почему все превращается в пошлость?!

- В пошлость?! – Регина захлебнулась этим словом. – В пошлость, ты сказал?!

Лицо ее побагровело и взгляд помутнел от непереносимого стыда.

- Да! Почему?!

- Ну, если – в пошлость… То это зависит только от тебя. В моей жизни было много чего. Есть и такое, в чем я никогда не признаюсь. Но пошлости в ней еще не было. С тобой, значит – в первый раз. Ну что ж, отлично! Мне осталось сообщить тебе еще одну, довольно пошлую новость, – Регина взяла паузу, чтобы как можно эффектнее прозвучало то, что она собиралась сказать. – Кислова Надежда Николаевна, тысяча девятьсот восемьдесят второго года рождения, состоит на учете по поводу беременности, срок которой составляет уже двадцать недель. Твой сын родится в середине августа. Не поздравляю! Вся твоя жизнь будет пошлостью, если ты сам пошляк!

***

Связавшись с Марком, Регина сообщила ему, что она и Максим вылетают в Москву через Амстердам. К чему такая спешка, пытался возражать Марк, который никак не успевал при таких раскладах оказаться в Москве раньше них. Пустяки, отвечала Регина, никакой необходимости ему торопиться нет. Закончив дела, Марк может прилетать позже хоть на сутки, хоть на двое. Да, она решила не прятаться, поскольку уже сама себе кажется тем самым Неуловимым Джо, который на фиг никому не нужен. Да, она, конечно, обещает сидеть в отеле, вообще, там только у Макса кое-какие личные неотложные дела, а ей, Регине, собственно, и встречаться-то сейчас не с кем.

Войдя в комнату Максима, она молча положила перед ним билеты. Как обычно теперь, он будто съежился от ее присутствия и опустил глаза.

- Завтра? – только спросил он.

Она кивнула и вышла.

В самолете он вжался в противоположную сторону кресла, стараясь увеличить пространство между собой и Региной. А когда она раскрыла молитвенник, отвернулся. Перелет до Сингапура длился всего полтора часа, в течение которых Регина непрерывно уговаривала себя: «Ни о чем не спрашивать. Ничего не говорить»… Она умела терпеть и молчать. Она всегда умела молча улыбаться на прощание. Она умела вычеркивать ненужное прошлое. Остается сделать то же самое в последний раз. Больше уже не придется. Никогда. Никогда?..

- Максим…

Она осеклась, заметив, как он вздрогнул всем телом.

- Ты уже решил, что будешь делать в Москве? Если тебе предстоит искать работу, я могла бы помочь.

Он замотал головой и попытался отодвинуться еще дальше.

- Н-нет! Нет, спасибо. Я сам.

Не надо было! Не надо было заговаривать с ним! От каждого слова становилось все хуже и хуже. Теперь он уже шарахается от нее, как от чумы! Боже мой, Боже мой! Чем же она так испугала его? Неужели есть хоть что-то на свете, от чего можно приходить в такой ужас? Неужели, этот самый невыносимый ужас – она? Регина Янгеловская. Забытая мечта многих мужчин. Престарелая, надоедливая любовница, от назойливости которой хочется бежать на другой край земли. Значит, жизнь заканчивается непристойным фарсом? И если это – не общее правило, то остается признать его личным поражением. Расплатой. За непозволительную слабость – желание заново любить.

Убедив себя, что Максим гораздо больше боится быть с ней рядом, чем она взлетать, Регина выдала ему билет и распорядилась регистрироваться отдельно. Побродив по Сингапурскому аэропорту, она нашла аптеку и купила себе снотворное, подробно выяснив, в каких количествах следует его принимать. Химический сон отключил ее, слава Богу, избавив от надоевшего сна, в котором она постоянно пыталась догнать Максима, отталкивавшего ее и убегавшего. Разбуженная стюардессой на подлете к Амстердаму, Регина почувствовала себя отвратительно. Ватная голова почти не находила способа управлять ногами и руками. В таком состоянии она пять часов ходила по бутикам, опасаясь в сидячем положении снова заснуть и проспать свой рейс. Макса она не видела и, кажется, не думала о нем, поскольку и мысли ей давались с трудом. Но в одном из магазинов поймала себя на том, что выбирает для него подарок. Это ее несколько отрезвило, и к вылету она явилась уже соображая. В самолете же бороться со сном необходимости не было, и она задремала опять.

Она спала, когда самолет спускался к плотному ковру серых ночных туч, широко раскинутому над Москвой во все стороны горизонта, когда он нырнул в эту мглу, погасившую холодные звезды черного неба.

Макса она увидела, лишь зайдя в VIP-зал прилета. Это была последняя возможность. Последняя, до того, как он исчезнет из ее жизни навсегда.

- Шофер из отеля приехал за нами. Я довезу тебя, куда скажешь.

- Нет, спасибо. Я сам доберусь.

- Максим! Мы расстаемся сейчас навсегда. Прошу тебя, найди в себе силы для элементарных приличий. Не веди себя так, будто я непрерывно пытаюсь тебя изнасиловать! Хотя бы ради… Не знаю, ради чего. Не знаю, что для тебя осталось не пошлым. Но мне слишком больно думать, что каждым словом и каждой секундой молчания ты оскорбляешь меня намеренно. Оставь мне возможность хотя бы потом, после, оценить это иначе. К тому же, ты можешь сесть впереди, а я буду спать на заднем сидении. И говорить с тобой не буду. Мне больше нечего сказать.

Он колебался. Он явно решил отказаться, но что-то мешало ему. Молча он довел ее до автомобиля и еще полминуты простоял рядом в сомнениях. В последнее мгновение какая-то жалобная струнка дрогнула в нем, и ему стало жаль эту женщину, так глупо умоляющую его продлить бессмысленное мучительное состояние, только что почти оконченное, на какие-то последние десятки минут. До «Сокола», сказал он, усадил ее в салон и сам сел впереди.

Машина тронулась, и Регина закрыла глаза. Она хотела думать о том, последнем вечере, она вспоминала лицо Максима, когда он произносил: «Позови меня, я приду». Сон снова опутывал ее. Если, приехав в отель, принять еще таблетку, то можно будет спокойно проспать до приезда Марка, прикинула она, уже окончательно засыпая.

И сразу вспыхнул яркий свет, в котором она увидела бегущих к ней навстречу Жан-Батиста и Этьена, одинаково молодых и счастливых. Слезы высохли, сердцу стало хорошо и спокойно.

***

До встречи с князем Иваном оставалось еще полчаса, которые Марку занять было нечем. Он заказал себе кофе в номер, снова достал пластиковую папку с бумагами и вырезками из прессы, медленно и осторожно вынимая их и раскладывая перед собой.

«Личность водителя автобуса не установлена…» «…на большой скорости проезжавшего на красный сигнал светофора», «…найденные при нем документы на имя… оказались…» «…повреждения, не совместимые с жизнью…» «Оба водителя и пассажиры скончались на месте».

Глаза Марка выхватывали отдельные фразы и слова, впрочем, уже заученные наизусть. Как и эта короткая заметка: «…на пересечении Ленинградского и Куркинского шоссе при столкновении «Мерседеса» с выехавшим навстречу автобусом марки «Икарус» погибла Регина Валь-ди-Торре-Фоссано, гражданка Франции, в прошлом известная топ-модель русского происхождения Регина Янгеловская».

Был еще протокол, с перечислениями имен, фамилий, дат рождения и характера полученных травм водителя и пассажиров «Мерседеса». О водителе автобуса – почти ничего. К автотранспортному предприятию, за которым числилась машина, этот человек никакого отношения не имел.

Марк понимал, что все оставшиеся его обязанности – последние. Вглядываясь в лица людей, с которыми теперь приходилось встречаться, он пытался угадать, с кем из них еще сведет судьба, а кто исчезает для него навсегда? Захария ушел. С князем Иваном, напротив, они от самых похорон виделись каждый день. Других близких людей у Регины не осталось. Уж на что был несимпатичен Марку Десант, но заботы по устройству и его дел нужны были теперь позарез. Времени еще прошло мало, слишком мало, чтобы привыкнуть.

Посмотрев на часы, Марк спустился вниз. Как обычно, на одну минуту раньше назначенного времени. Князь Иван тоже не заставил себя ждать.

Сев в машину, Марк протянул князю листок с адресом и другими сведениями о Наде Кисловой.

- Не дал Бог Регине детей, вот в чем беда, – произнес тот задумчиво, прежде все прочитав. – Правда, что этот молодой человек был похож на Этьена?

Марк пожал плечами: он же не видел Этьена никогда, только на фотографии.

- Ей так казалось.

- Как с его матушкой?

- Плохо. Как же еще.

- Кто у него еще остался?

- Сестры, тети, дяди, племянники. Там до фига народу.

- Хорошо.

Непонятно, что он находил хорошим.

- Еще какой-то телефон.

- Какой телефон?

- В кармане одной из его рубашек. Записан на листочке с двенадцатью лунами.

- Надо позвонить. А эта девочка, к которой мы едем?

- Он с ней встречался до отъезда на Синай. Ребенок точно его, но узаконить отцовство, думаю, не получится.

- Думаешь или точно не получится?

- Пока никаких шансов.

- Ладно, попросим нашего адвоката разобраться. Вдруг, да и найдется способ.

Марк смотрел вперед на залитую солнцем дорогу и жмурился.

- Может, ну его? С отцовством или без – помогать ей, да и ладно?

- Нет, – ответил князь, – Не ладно. Регина считала сиротство проклятием. Не будем с ней спорить. Тем более что ее слово оказалось последним. А нам за все еще только предстоит отвечать.



НОВОСТИ И ОБНОВЛЕНИЯ