Любовь к Марлону Брандо

Просыпаясь, он всегда спрашивает: “Примешь факс?” Ему кажется, что он удачно шутит. Надоел. А жаль. Когда-то с ним было хорошо. И сейчас нет ничего лучшего ему на замену, но что делать. Что делать, что делать…

Сегодня в зосиных планах значилось посещение бабушки. (Интересно, кто это завел в литературе моду изображать добрых и мудрых стариков?) Надо было ехать к ней сразу, пока нервы в порядке. Но Зося решила не подрывать окончательно здоровье с утра. Года два уже бабушка перестала наезжать к Зосе сама, и Зося поотвыкла от регулярных стихийных бедствий. Но теплых чувств к одинокой старой женщине это не прибавило. А что было бы, если бы бабуля перестала злобно вставлять по всякому поводу “твоя мать” и надоедать глупостями, думала Зося. Наверно, возникла бы острая нехватка поводов для раздражения, всего лишь. И ничего с этим не поделаешь. Любить мы привыкаем только тех, кто любил нас.

Сегодня Зося работала с итальянцами, от них обычно устаешь. Поэтому она перед выходом, будто случайно, положила в сумку оба ключа: дверь Николаев сможет просто захлопнуть, а вот приезжать вечером наугад не станет. Разумеется, он весь день бомбардировал ее пейджер. «Скажу, что не было возможности перезвонить». Да-да. Что делать, если сам он не догадывается, что нет желания. Да и не нужно ему ни о чем догадываться. Пусть так.

К концу дня выяснилось, что Зосе улыбается неожиданная перспектива свободного вечера, обед с итальянцами отменился. Недолго помучавшись совестью, Зося нашла себя слишком уставшей для восприятия бабушкиных словесных атак. В терапевтических целях было бы невредно немного выпить и с кем-нибудь приятно поболтать. Разумеется, в любимом «Калипсо». И как удачно вышло – она застала там Севочку, модного парфюмерного журналиста, который всегда мог порадовать свежими сплетнями, рассказать, чего уже не носят в Париже, и просто был хорошим Зосиным приятелем.

- Знаешь кого я здесь только что видел?- тенором защебетал Севочка. – Сергея Князева! – А кто это? А, поняла!.. Он жив еще? – Представь! – И что? – Ничего. Зарисовался с некой зеленой юницей и с ней же направил стопы вглубь двора.

В глубине двора за кафешкой «Калипсо» находился небольшой закрытый частный клуб без вывески и названия, хорошо известный многим, но мало кому доступный: попасть внутрь можно было только по приглашению.

- Он сегодня снова в небожителях числится? – Не исключено. – А что случилось? – Ничего не случилось. Он, в сущности, и есть небожитель. Секс-символ семидесятых-восьмидесятых, как-никак. – Ну, во-первых, в семидесятых не было секс-символов, А во-вторых, уже девяностые, кто сегодня это может помнить? – Зоська, ты все путаешь! Это секса не было и слов про это, а символы были. Это во-первых. А во-вторых, все помнят. Я вот помню и не чувствую себя при этом динозавром. И ты помнишь, насколько я понимаю. Разве нет? – Сев, а тебе сколько лет было 20 лет назад, в 75-м? Неужели тебе тогда уже нравились мужчины? Ни за что не поверю. – Фу, какая ты! Нельзя же так примитивно! – Да? Ладно, не буду. – Зоська, да что с тобой сегодня? Тормошу тебя как дешевый конферансье, но не могу преодолеть твой угасший взор и вялость в членах. Смотришь в пустоту, замедленно реагируешь. В чем дело, а? А что, господин любитель утреннего секса уже не радует? – Ты-то откуда знаешь? О, боже!.. – Прости, не думал, что ты не в курсе. – А, не важно все это. Мне давно уже все равно. Кстати, знаешь, чей это мерс? – Где? Ах, вот куда ты смотришь, а я не понял сразу. Да, знаю, разумеется. А я не сказал, что там Гречанов? Князев с девицей наверняка к нему и пошел. А к чему ты, собственно? Зоська, и ты туда же! Прям, не знаю – ну просто всеобщий женский психоз! Между прочим, совершенно бессмысленный. – Только попробуй мне сказать, что он тоже интересуется мальчиками! – С ума сошла! Гречанов клинически гетеросексуален, если тебя именно это интересует. Но переспать ты с ним сможешь только один раз, на продолжения не рассчитывай. Он просто любит красивых девушек, как вид. Никакие отношения там не завязываются. Зося молчала, уставившись в окно. – О, нет!.. Зоська?.. Зося, ты уже влипла? Нет, ты же умная девочка, как тебя угораздило? Тьфу, блин!..

В клубе в глубине двора за кафе «Калипсо» тапер играл попурри из французских шансонов. Высокий сухопарый человек лет сорока пяти с юной спутницей медлил у входа, рассеянно оглядывая небольшой зал.

- Ты только посмотри, какая девушка! – еле слышно сказал один человек сидящему рядом приятелю. – С Князевым? Зачастил, однако. – Что ж это такое, Женька, а?! Где он находит их, чертов старый хрен?! И за что же это девушки так любят музыкантов, а? – Музыканты, Ваня – Рихтер и Ростропович. А этот полуусопший корифей антисоветской эстрады просто шляется по молодежным тусовкам. Из миссионерских соображений, я так думаю. Там и срывает свежую поросль. А вот среди нас, грешных, что ему занадобилось вдруг? – Туманов ему нужен. Или он Туманову. – Он – Туманову? Гарик решил его снова подобрать? Напрасно, по-моему. Он – конченый. – Ты пессимист, Женька. Человек жив, пока не умер. – Да, только к наркоманам это не относится. – Ладно тебе, нравственная полиция! Девушка какая красивая, посмотри! Рискну догадаться, что ей не больше восемнадцати. – Вряд ли. Сколько лет прошло. Его тогдашние поклонницы должны быть старше.

К светским условностям, ныне снова входящим в моду, Князев был привычно небрежен, как истинный ветеран-неформал. Мужчин девушке он не представил, а, поздоровавшись, сказал только: “Это – Катя.” Но те, конечно, встали, к ручке приложились и назвались сами – словом, оказались не в пример галантны.

Тот, кто назвался Евгением, имел того типа еврейскую внешность, обладатели которой никогда не полнеют, и в чьих лицах есть что-то иконописное и одновременно дьявольское. Лицо назвавшегося Иваном Гречановым показалось Кате знакомым. Оно было из запоминающихся: к высокому лбу, переходящему в лысину, очень подходил этот длинный, прямой и тонкий нос, а к светлой коже – контрастно-черное обрамление аккуратно коротких волос и бородки. Евгений был мрачен. Иван, наоборот, приятно улыбался.

«Какие разные! – подумала Катя – Злой и Добрый».

- Что будет пить прелестное создание? – Иван жестом подозвал официанта. – Лимонад, – ответил за подругу Князев, слишком поспешно. Получилось грубовато. – Этот варвар обижает Вас, Катенька? Творческие личности эгоистичны, к этому надо привыкнуть. Не расстраивайтесь! Есть тысяча способов поднимать настроение. – Туманов был? – спросил Сергей серьезного Евгения, не замечая внимания Ивана к своей подружке.

Тот отрицательно покачал головой.

- Сказал, что у него с вами встреча здесь. Проблемы?

Евгений недовольно промолчал в ответ и перевел вопросительный взгляд на Ивана.

- Господину Мейлису без проблем скучно, не обращайте внимания. А меня, признаться, заботят Катины невеселые глаза. Катенька, здесь все очень вкусно, а мороженое подают так красиво, что Евгений, например, оплакивает свое не самое плохое детство, – Гречанов подал ей меню и что-то шепнул официанту, – А от себя порекомендую еще взять розовый зефир, шеф сам готовит, невероятное объедение! – А почему нет цен? – удивилась Катя и ужасно смутилась сразу, потому что это были первые произнесенные ею слова, нелепость какая! Князев хмыкнул. – Чтоб ты не упала в обморок.

Катя обратила к нему вопросительный взгляд, желая понять, насколько прилично происходящее. Личный опыт ей ничего не подсказывал.

- Спасибо, я не хочу ничего. – Он шутит, – Гречанов не допустил сомнений. – Здесь все бесплатно. Определяйтесь, Катя, чего вам больше хочется.

Девушка опять посмотрела на Князева, но тот молчал. Мол, как хочешь. Тогда она решила, что пока можно почитать меню, и если Сергей не скажет через пару минут, что им пора, то что-нибудь заказать. Ну, хотя бы, то же мороженое. Она не расслышала, что сказал в это время Мейлис ее другу вполголоса.

- Ну, что там? – спросил ее Сергей, – Десерт? Или ты голодна? – Да, вот это, с зефиром, – наугад ответила Катя, не уверенная, что поступает правильно. – Потанцуем?

“Наверно, так нужно, – подумала Катя, – Наверно этот Евгений Сережу попросил”.

Они вышли. Тапер за роялем играл мелодию песни про голубку, с которой прощается друг, уходящий на войну. Катя осмотрела зал. Все десять столиков были заняты мужскими компаниями из трех или четырех человек – с некоторыми здоровался Сергей, она заметила. Две женщины сидели только там, где столики были сдвинуты вместе. Никто не танцевал.

- Здесь всегда только один пианист? – Да. Это не кабак.

Еще бы. Даже не знакомой с наукой ресторанных интерьеров Кате это было понятно без объяснений. Кабаки такими не бывают. Да и над входом в здание она, помнится, не заметила никаких вывесок, даже не сразу поняла, что внутри. За столиком в это время нервный Евгений, придвинувшись к Ивану, говорил ему что-то неприятное.

- …Прошу тебя, давай все сначала обсудим, и ты увидишь, что я прав. Думаешь, если Туманян согласился помочь, мы у Бога за пазухой? Ты наивный, да? А ты видел, как у него самого руки дрожали?! – Тем более – молодец. А ты чего добиваешься? Чтоб они дрожали и у меня? – Нет. Но когда я приду приносить соболезнования твоей вдове, я хочу знать, что ни в чем не виноват! – Договорились: ты не виноват. А кстати, Женька, что бы ты сказал моей вдове? – Иди к черту! – Нет, серьезно? Я в тебя верю, ты найдешь пару проникновенных слов для любимой женщины покойного друга. – Перестань кривляться, я – не Катенька! – Слушай, у меня к тебе есть огромная просьба. Кстати, абсолютно серьезная, честно. Женька, все, что ты придумаешь к такому случаю для выражения соболезнования – скажи Нине! Договорились? – Ты нарочно надо мной издеваешься? Нет, все же, ты дурак, Ваня. Нужны ей будут мои соболезнования. – Нужны. А ей их никто не скажет. Татьяне скажут. А Нинке нет. – Нинка, Нинка… Странная связь. Странная эта связь, Ваня. Не понимаю я тебя. И никогда не понимал. Ладно, не мое дело, идите вы к черту оба!.. – Правильно, не твое. Главное, ты ей сказать не забудь. Впрочем, Тане – тоже. – Ага, конечно. Именно это – главное. Еще кому? Диктуй, составлю список. – Спасибо, больше никому не надо.

Гречанов улыбался, почти беззвучно подпевая прощанию французской голубки.

- Ваня, ты мне мозги будешь пудрить, или будем говорить серьезно? Я не хочу, чтоб ты ввязывался в это дело!

Иван вздохнул, не переставая смотреть в сторону танцующих Кати и Князева.

- Смотри, Женя: такие девушки созданы для того, чтоб не забывать о жизни самого главного, ради чего – все. Вот оно! Цветы дарить, радоваться. Любоваться. Смотри, какое чистое очарование! – Она одета, между прочим, как начинающая шлюха. – Она одета как молодая девочка. Нормальная девочка, откуда ей знать, как шлюхи одеваются, а как – не шлюхи? Что на рынках продается в провинциях, то и носит. А ты уж ее сразу определять, стилист хренов. – Брось, будто я не знаю, какими они становятся всего через год. – Нет, ты не прав. Во-первых, не все становятся. А у нее очень хорошее лицо. И глаза. – Хорошо, пусть, в этом я не прав. Ваня!.. – И в остальном тоже ты не прав, Женя. Все! Не начинай, все уже сказано. – Ваня! Отдай им! Я все устрою, разойдемся по-тихому. – Надолго? – Что? – Разойдемся по-тихому – надолго? Женька, неужели ты не понимаешь сам, что это – самообман? Неужели тебе самому не противно? Не надоело чувствовать себя бараном, которому позволяют щипать травку под присмотром и готовят к чужому столу? Есть логика событий. Этот дикий этап должен закончиться, и заканчивать его должны мы. Ведь больше некому, согласен? Надо вставать с колен! И не пытайся меня убедить, что это нормальная поза. – Ваня, ты… – Нет! Я сказал! Не отдам. Женя, все уже решено. Нам нужен гарант. “А” уже сказано. Не я один это решил и поворачивать назад не имею права.

Катя и Князев вернулись к столу, а подошедший официант подал Ивану букет из кремовых роз.

- О! Как раз кстати! – Иван взял букет и протянул его Кате, – Я не спрашивал, Катюша, какие цветы Вы любите, потому что розы, по-моему, нравятся всем, правда? Я надеюсь увидеть Вашу улыбку.

Сперва глаза ее округлились: “Ого!” Но он был прав, этот чудесный Иван, Катя улыбнулась. Мейлис невольно отвлекся от своих мрачных мыслей и подумал, что как это удается Ивану угадывать будущих первосортных красоток даже в таких личинках.

- Хороший коньяк, Катенька. Вы взяли десерт, я позволил себе выбрать дежестив, не спросившись вашего согласия. Берите, берите же бокал! Я думаю, нам имеет смысл выпить за ваше будущее. Не подумайте только, что старый дурак просто опьянел уже и потому так многословен… – Да, Катенька, этот человек многословен всегда, не обращайте на его слова никакого внимания! – вставился мрачный Мейлис. -Уйди, ты вечно мешаешь выражать мысли! – Что-что я мешаю выражать? – Уйди, циник!.. Катя, не слушайте его! Катюша, я хочу вам пожелать, вот вы приехали в Москву недавно, кстати, откуда вы приехали?.. – Из Свердловска, а что? – Из Свердловска? Прелестно. Просто хотелось узнать, в каких краях зарождаются столь милые создания. Но не в этом дело. Все мы, почти все мы когда-то приехали в Москву. Ну, кроме господина Мейлиса, он местный от рождения. Я хочу вам пожелать, милая девушка, не растратиться здесь. Не разменять себя. В этом городе, в этом мире много соблазнов. Не вы должны расплачиваться за них собой. Напротив, они будут выторговывать вашу благосклонность, только дождитесь. Даже в полной безнадежности и нищете. Дождитесь, Катя! Терпения должно хватить, если нужен результат. Дороже всего ценится то, что не продается. – Вот это да! Ты что-то слишком афористичен, Ваня, не к добру это. – Не к добру, так – к счастью. Давайте, Катя, выпьем за это с вами вдвоем! – Я выпью? – спросила Катя Сергея, устав молчаливо вымаливать от него подсказок.

Князев безразлично ответил: “Пей”.

Коньяка Катя выпила совсем немного, но розы пахли, и мороженое таяло под каплями ликера с миндальной крошкой. Ей захотелось болтать и веселиться. Она уже не робела от серьезного лица Евгения. Только непонятное настроение Князева слегка расстраивало и останавливало ее. Впрочем, все меньше – “ну, что такого, Сережа!”

- Иван, а вы – “новый русский”? – Что вы, деточка, Боже упаси! – Но вы же богатый? Значит – “новый русский”! – Богат, душа моя, но это ничего совсем не значит. У меня даже нет ни одного малинового пиджака, клянусь. – А мне нравятся малиновые пиджаки! Ну, больше чем те, в которых раньше все ходили. – Ну, о вкусах не спорят. – Да, я где-то это слышала. А почему? – Что – почему? Почему не спорят? – Да. – Понятия не имею. Наверное – не хотят. – А о чем тогда? О чем спорят люди всегда? Разве не о вкусах? – Да? Да, действительно. Кажется, только и спорят, что о них. Боюсь, вы правы. Я просто об этом не задумывался. Евгений Моисеевич, что думаешь об этом предмете? Люди-то, оказывается, и вправду спорят только о вкусах! – Разумеется, Иван Григорьевич. Но ты мог этого вообще никогда не заметить, тебя же интересуют только факты, а не оценки. -Ух, ты, красиво сказал! Пожалуй, что… Господин Мейлис, пожалуй, прав, Катенька. Кто интересуется только фактами, тому оценки мало интересны, и все вкусы кажутся равно приемлемыми.

Катя несколько раз перевела взгляд с Ивана на Евгения и обратно, потом снова посмотрела на Сережу – тот сидел безучастным.

- Все вы врете! Плохое от хорошего отличается, и совсем не равно приемлемо. Разве одинаково, когда – как вот тут, или в кафешке, где картинки из журналов на стены наклеены и песни ставят про тюрягу? – Ну, картинки на стенах – это от бедности. – А песни? – А песни тоже от бедности, только от умственной, – снова вступил в разговор Евгений. – А это не оценка? – не сдавалась Катя. – Нет, – не согласился Мейлис, – Отсутствие ума или его наличие – факт. – Но вы же оцениваете человека, когда думаете, умный или нет?

Евгений примирительно улыбнулся

- Допустим, что я оцениваю, но ум-то либо есть, либо нет. Впрочем, как и деньги. – А я, кажется, не оцениваю, – сказал Иван, почти задумчиво, – И так видно. Не ошибешься. – Иван Григорьевич, я позволю себе напомнить об одном обстоятельстве. Конкретно – о истекающем уже времени. Это не слишком тебя отвлечет? – пробурчал Мейлис. – Этот человек, Катенька, никак не может успокоиться и наплевать на всякие глупости. Помогите мне его расшевелить! – Я боюсь, – вздохнул Мейлис, – что до конца жизни мне будет больно вспоминать, каким дураком ты оказался. Ну, что ж!.. Предложим Кате прокатиться по ночной Москве, а? – Пошляк! – извиняюще улыбнулся Иван. – Циник и пошляк!..

…Эта музыка – словно те слова, которых мне никогда не найти. Я буду молчать. И ты не говори ничего, о черном белье и сапогах выше колен. Не говори ничего о садомазохистском сексе, ни о каком сексе не говори! Не слушай все, что там по-французски, оно о том же, почти о том. О том, как я хочу быть с тобой. О том, как долго я хочу быть с тобой. Как долго и медленно я хочу быть с тобой! Во мне жилы болят от желания. И кроме силы притяжения к тебе нет никаких сил…

Захмелевшая от коньяка и обилия впечатлений Катя медленно приходила в себя. Князев с трудом вытащил ее из «бэхи» Ивана, когда показалось, что девочка готова блевануть. Укаталась, надо было проветрить ее пешим ходом.

- Сережа, а сколько стоит такой букет? – Не знаю. – Примерно? – Дорого. – А это удобно? – Вполне.

Катя обронила очередную розу, снова не замечая потери.

- С ума сойти! Вообще! Сам Туманов!.. Сережа, а почему Туманян? Это его настоящая фамилия, да? Сережа, ты опять будешь петь, да? Он вас снова соберет? – Не знаю. Вряд ли. – Почему? – Не кричи! – Ты думаешь, я вообще ничего не понимаю? Да? Я же слышала все! Вот, было бы здорово! Ты будешь петь, а я буду в первом ряду, я буду там с тобой, а не просто так!.. – Все, хватит орать! Ничего ты не поняла. Поняла? Ничего ты не поняла! Слышала она. Ты слышала звон, и ни хрена не знаешь. – Почему? Чего я не знаю? – Ничего ты не знаешь. Нельзя второй раз стать Сергеем Князевым. Это невозможно. Так не бывает. – Сережа, а вы с ним ссорились, да? А почему? Слушай, ты при нем был совсем другой. Ты так смотрел на него!.. Ты его очень любишь, Сережа, да? Гарика? – Наверно. Он меня создал. Я без него – ноль, никто.

Они пришли. Князев давно уже ненавидел свою “хрущобу”. Все, что от себя и других он еще мог скрывать, если пытался, здесь въелось в стены и неприкрыто оскорбляло взгляд. И эта дурочка со своими царскими розами, вываливающимися из хрустящего целлофана на асфальт, неужели не чувствует, не понимает, как липнет к любой жизни эта мерзость? И то, что она не замечает этого, и что оно не вызывает отвращения в ней было Князеву неприятно. И он был рад тому: бесчувственность его доконала.

- Слушай, мелочь, тебе не пора домой? Что твоя тетя твоей маме расскажет? – Плевать! Я не маленькая! Имею право распоряжаться своей жизнью. – А, ну да. Ты уже распорядилась. Папашу бы твоего сюда с ремнем, о чем он там только думает. – Почему ты со мной как с ребенком?! – Потому, что – детский лепет. И вообще!.. Ехала бы ты с Иваном!.. Вот, блин, дурак я, какого хрена!.. – Сережа, а кто он? – Иван? Председатель… этой… ассоциации предпринимателей, что ли. Не помню, как-то так называется. – Отпадные розы! У-у-у! Сережа! Какие розы отпадные, правда?! Я, правда, больше белые люблю. – Он тоже, представь. Одной женщине он дарит всегда только белые розы. – Какой женщине? – Есть одна. Актриса. Нина Орлова. Была подружкой Туманова. – Актриса? Нина Орлова? Не помню. А она красивая? – Красивая. Он любит красивых женщин. – А зачем он подарил мне розы? – Ты ему понравилась. – Я за это должна с ним переспать? – М-м-м! О, Боже!.. Ты? С ним переспать? Ага, размечталась! Дура. Три дня назад успела трахнуться первый раз в жизни, а уже!… Господи, откуда это, почему так?! Под каждой целкой – готовая блядь! – Я не то сказала? – Совсем не то. Дура ты. Ладно, что с тебя возьмешь… Ничего ты еще не понимаешь и не видишь. Даже самого важного. Вот Иван… Иван мог бы дать тебе то, чего у меня нет. – Деньги? – Тьфу, убить мало!.. – Сергей и в самом деле замахнулся и чуть не ударил перепуганную Катю, – Что ты несешь? Соплячка! Деньги! Ты полкопейки пока не стоишь! Где твоя женская интуиция? Ой, все!.. В деревню, к тетке!.. Ты способна понимать хоть что-нибудь? Чего ты прилипла ко мне? Получила? Нравится?!

Она молчала. Нет, не просто так молчала, он понял: она вот эти все его слова на самом деле услышала, прежде чем тихо ответить осипшим от ужаса голосом:

- Да.

Князев включил свет. Она молча плакала. Не зная, что делать он пошел на кухню ставить чайник. Она – за ним.

- Ладно, извини. Блин, ну я же правду сказал!.. Мне тебя жалко, правда. Зачем ты пошла со мной? Ты что, приехала в Москву таких приключений поискать? А теперь смотри сама, что получилось: твой первый мужчина вставил тебе, сам не понял зачем. Ну, посмотри на меня – у меня дочь старше, чем ты! Подумай! Где твоя гордость?

Слезы текли по Катиному лицу. Она закрыла глаза, защищаясь от его слов.

- Это ты ничего не понимаешь! – громко всхлипнула Катя. – Ты ничего не знаешь! Я люблю тебя всю жизнь! А не говорила, но это правда. Вы приезжали в наш город, еще в третьем классе… Если бы мама отказалась купить билеты на все концерты, я бы умерла, я ей так и сказала!.. Я выходила тебе цветы дарить, а ты мне руку целовал… А в последний раз ты забыл, и много людей было, меня оттолкнули… Я сквозь всех пролезла к тебе, я их растолкала и поцеловала твою руку сама… Ты не помнишь? Не помнишь?! Нет? Все смеялись…

Поцеловала руку? Где, когда это было? Было, кажется. Что-то такое, кажется, было когда-то…

- Ты, что же, нарочно меня в Москве искала? – Нет, что ты!.. Я когда тебя увидела… Ты же сам ко мне подошел! Это же не случайно! Скажи, ведь, не случайно?! – Нет, конечно. Ты очень красивая, ты же знаешь. Ты – красивая девочка, многие мужчины обращают на тебя внимание. – Нет, не потому! – Потому, детка, потому. – Сережа, я тебе совсем не нужна? Нисколечко? Князев посадил ее к себе на колени и заставил себя не быть свиньей. – Нужна, – соврал он. – Ты мне нужна. Мне хорошо с тобой. Но я не хочу, чтоб тебе было плохо. Сейчас и, особенно, потом. Что она знала об этом “потом”? Жизнь для нее заканчивалась за пределами случайного счастья. Но и в конец его она бы еще не поверила: одно дело – знать, совсем другое – любить.

…Скажи мне, что будешь нежным. Я поверю, желанием твоих рук онемевает кожа. Бери мои губы, закрой мне глаза, не убивай меня сразу, это так просто. Не узнавай меня завтра, это так надо. Не отпускай меня, ты не должен знать – я прикована, и нет ключей от замка…

“Горизонт – кажущаяся линия соединения неба с землей”. Нина листала учебник сына по географии и искала эту фразу. Ее не было. Попадались только материки, острова и океаны. Нет, не горизонт, а линия горизонта, исправила она себя. “Линия – кажущаяся линия”. Некрасиво, тавтология.

Нина Орлова, красавица в дорогом русском стиле, не отмеченная особым талантом актриса, любимая женщина Ивана Гречанова, а, также, Гарика Туманова-Туманяна, собственного мужа и еще нескольких известных и малоизвестных мужчин – поэтов, артистов и режиссеров, имела за плечами много событий хороших и разных, заполнивших три с половиной десятка лет. У нее не было некрасивого прошлого, никакой печали, ни воздыхания. Но она полюбила белые розы с некоторых пор и от этой любви счастья уже не ждала.

Гречанов посмотрел на часы и подумал, что надо спешить. Еще он думал, обнимая Нину, что-то вроде: “Прости, я должен был уберечь тебя от всего, а я превратил твою жизнь в обман”. – Ты заметил? – спросила она, – мы с тобой почти перестали прятаться. – Я не заметил. Я просто перестал. Гречанов умел красиво сказать то, что нужно. – Ты всегда носил бороду? – Конечно. Я с нею родился. – А у тебя есть фотографии без бороды? – Не покажу. Я прячу под нею свое истинное лицо. – Интересно, когда ты бываешь серьезным? – Всегда. Но не хочу быть скучным. Иначе ты сбежала бы от меня к какому-нибудь циркачу. – Почему – к циркачу? – Забыл, ты же не любишь цирк. К юмористу. С Ниной обычно было легко. Ее теперешняя депрессия имела одно простое объяснение: ту неделю, что Иван провалялся в больнице, Нина дежурила у больничных ворот в ожидании Мейлиса с новостями. Татьяна, жена Ивана, оказалась неутомимой сиделкой. – Я уже пробовала от тебя сбежать. – Не получилось? То-то же! К твоим прекрасным длинным ногам у меня есть мои длинные волосатые руки – я найду тебя на всей земле. – Что там за история с девочкой? – Мейлис доложил? Ха-ха. Никакой истории. Просто – прелестный ребенок. Чудная девочка, только что из-под маминой любви. В ней сохраняется еще что-то милое, не наносное. Такая редкость теперь, согласись. Но это не обо мне, увы! Она без ума от Князева. – Она ненормальная? – Почему? Неужели не понимаешь? Это же – “любовь к Марлону Брандо”. Мужчина “номер один”, мечта среди всех времен и народов. – В таком случае, я бы сказала: к Алену Делону. – Может быть. Да, наверно, для большинства женщин это – Ален Делон. Но моя мама унесет с собой в могилу любовь к Марлону Брандо. – Какое отношение эта любовь имеет к жизни? Гречанов начал одеваться. – Никакой, конечно. Но, видишь ли, даже Делон и Брандо – вполне живые люди. Так что, теоретически пока сохраняется шанс… Даже для моей мамы. А для нее это – Князев. Признайся, перед Делоном ты бы смогла устоять? – Разве что – перед Делоном. Но Князев!.. Никогда не понимала, что в нем бабы находят. – А странно. Ведь, столько “туманных” лет рядом с этим секс-символом. – Какой еще секс-символ, Гречанов, тогда и слов-то таких не было! – Ну, разве что, не было слов. А, серьезно, Туманов, наверно, дико ревновал тебя к Князеву? – Я ревновала. Гарик патологически его любил. – О-ла-ла! А я, признаться, думал, что девиация – мода последних лет? – Совсем не последних, но девиация тут не причем. Понимаешь, Гарик в молодости ужасно страдал оттого, что некрасив и не имеет голоса. А из Князева он создал идеального себя. По-моему, он готов был делить с ним и меня без моего согласия. Бедный Гарик, так и не смог жить без этого альтер эго. – А ты действительно любила Гарика? – А что в этом странного? – Ну, если принять во внимание, что тебе было шестнадцать, а он не очень похож на Делона… – Ты забываешь, кем был Гарик уже тогда. А я с детства терпеть не могла простых советских мужчин. Гарик в этом смысле был гораздо больше “Делон”, чем любые красавчики. – Послушай, вот бы снять фильм с тобой и Делоном, а?! По-моему, забавная идея. – Почему ты думаешь, что он согласится? – А почему нет? Подыскать хорошего сценариста. Ну и заплатить. В принципе, нет ничего невозможного. Зато очень интересно было бы посмотреть, как ты откажешь Делону. – Ты уверен, что я откажу? – Я хорошо тебя знаю. Ты начнешь мысленно отдаваться ему с первой секунды, и будешь особенно обворожительна, как всегда в такие моменты. Ты – богиня соблазна, Нинка! Но не отказать Делону ты не сможешь, ты любишь редкие удовольствия. – Пригласи лучше для мамы Марлона Брандо. – О, я бы так и сделал! Но мама будет против. Она побоится, что в свои шестьдесят пять не сможет произвести на Брандо желанного впечатления. – То есть, дело не в Брандо? – Да, дело не в Брандо. И не в Делоне. Иван уже почти оделся, а Нина продолжала лежать. Когда он повернулся и посмотрел на нее, показывая, что готов ждать бесконечно, если бы только это было возможно, она, наконец, нехотя встала тоже. – Я плохая актриса. Иван улыбнулся. – Если ты о муже, то успокойся: в твоем актерском таланте почти нет необходимости. Думаю, он знал, на ком женился. – Сволочь ты, Гречанов, с твоими шутками. А мне надоело притворяться, что никаких особенных отношений нет между мной и тобой. – Мейлис сказал, что у нас – связь. – Что может Мейлис сказать, кроме пошлости. – А мне понравилось это слово. Связь. Я связан с тобой, я знаю. Иван подошел к Нине, к зеркалу, отразившему их вдвоем и удвоившему белые розы. – Нина, завтра и послезавтра мы не увидимся. Когда освобожусь – позвоню. – Ты уезжаешь опять? Надолго? – Мне нужно… найти сценариста. Пока Ален Делон еще не потерян для тебя. – Иди к черту! – Слово коммерсанта и дворянина!

Подумаешь, Нина Орлова! Катя вспомнила эту актрисочку: две с половиной роли, и те – внешности ради. Да ей уже лет – под сорок, наверно – старуха! Интересно, а сколько лет Ивану? Впрочем, какая разница. Это совсем другое дело. Кстати, выглядит Иван гораздо моложе Сережи, а лысина ему очень идет. Если бы встретиться с ним еще раз случайно… Лучше надеть трикотажное маленькое платье, с розами это будет смотреться – отпад!..

Катя хотела бы нравиться всем сразу, но Ивану – чуть больше других. Разумеется, Сережа не в счет. Отчего у Сережи так грязно? …Этот Мейлис, конечно – противный тип. Но что-то в нем тоже есть… Фотографии, наверно, конца семидесятых. Сережа и Туманов с кем-то на фоне Эйфелевой башни. Интересно, кто эти люди? Ага, а вот, кажется, та самая Нина Орлова! Молодая такая. Платья “от Диора” теперь и в Москве можно купить, но стоят!…

- Сережа, а мы поедем еще туда? Странно, он не сразу понял, о чем речь. – Понравилось? Не будет их там сегодня. – Почему? – Думаешь, они там сидят сутками? Тебе показалось. Они в основном работают. Ну и телевизор у легендарного Сергея Князева! Неужели он еще показывает? Засветилось что-то. Останкино. Лиц почти не видно. Катя попробовала наугад щелкнуть переключателем. Сергей пошевелился на тахте. – Оставь “Новости”! Совсем, как папа! Сутками к телевизору не подходит, а включишь – оставь ему “Новости”! Кате кажется, что новости всю жизнь – одни и те же. Толку их слушать? Мнение Князева об этом предмете не сильно отличалось от Катиного. Но он в принципе не понимал, что, кроме новостей, можно по “ящику” смотреть. С последней попытки “начать новую жизнь” в его халупе завелась единственная приличная вещь – новенький “CD”, подарок Туманова на день рождения. Первое время Князев слушал много, запойно. Будто просыпался день ото дня: какую музыку делали люди, пока он здесь подыхал сам с собой! Но пробуждение оказалось полным, и логика его привела Князева снова в тупик.

Да, он был настоящим музыкантом. Не просто эрзацем, условно допустимым на советской эстраде. Была же, пусть всего одна, та заветная строка хит-парада! Они пробили этот проклятый железный занавес! Остальные хлынули в уже открывшиеся ворота. И что они, бездари, смогли там предъявить?! Ничего. А они с Гариком могли все. Но если бы раньше. Если бы хоть немного раньше, до смерти дочери, до невыносимого умножения этой нелепости всей жизни… Катя рассматривала фотографии на стене. Дикторша на мутном экране медлила, будто собиралась произнести нечто невообразимое: ну, говори же уже что-нибудь, говори!.. “…В двадцать часов пятьдесят минут у двери своей квартиры застрелен известный предприниматель и общественный деятель Иван Гречанов…” А часом позже сообщили, что убит Туманян. В подъезде, в трех шагах от своей двери. На всю жизнь с той минуты Катя запомнила: самое страшное место в мире – “свой подъезд”. Черный креп, телевизионные камеры. Красивое спокойное лицо Ивана. Как будто огорченное лицо Туманова. Женщины у гробов мутным взглядами невпопад отвечают словам соболезнований. Катя и Князев принесли белые розы. У стены справа стояла Нина Орлова. Рядом с ней – Мейлис.

- Зоська, ты поедешь на кладбище? Я хотел спросить, мне поехать с тобой? – спросил модный парфюмерный журналист Сева свою подругу, которую держал под руку. – Нет. Поедем ко мне. Ты не против? – Конечно, о чем ты. Я совершенно свободен до завтра. – Коньяк купим только, ладно? – Конечно, обязательно… Зося? Ты с ним спала? Честно? – К счастью, да. – Уф-уф-уф… Ну, к счастью, так к счастью. – Представь. Это так.

… Тебя нет, а что есть любовь? Я знаю ее вкус. Возьми все, без тебя не нужно. Возьми меня, не оставляй.



НОВОСТИ И ОБНОВЛЕНИЯ