О СЕБЕ

Марина ШаповаловаСначала мои юные родители решили завести себе ребенка.

Мама хотела мальчика, но молчала. Потому что папа хотел девочку и говорил, что назовет ее Мариной. Потом я родилась. Не в срок, зато в год денежной реформы, полета Гагарина и столетия отмены крепостного права. В тот же день родился сын у соседей-армян и еще какой-то ребенок менее конкретной национальности. Не думаю, чтобы наши отцы дружили, но у них точно был повод по-соседски выпить. Тем более, до нового года оставалось два дня. Мне нравится время моего рождения, и еще больше нравится место. Там за углом – домик Чехова, чуть дальше – дом Раневской, и до прочих исторических мест тоже рукой подать. Город маленький.


Дом моей бабушки простоял на своем месте в Итальянском переулке больше ста лет, так что Антон Павлович его точно видел, мимо не пройти трудно. В восемьсот семьдесят каком-то году в этом домике открылось первое в городе фотоателье – афиша, сообщившая мне об этом, проступила сквозь краску на двери в прихожей. Ее пытались закрасить, а она проступала снова. Потом уже так и оставили – понравилось. Когда Чехов умер в далеких заграницах, а фотография перестала казаться чудом, домик купил молодой композитор. Говорят, он хотел сперва непременно прославиться, а затем выкупить особняк Чайковского Модеста Ильича. Увы, композитор этот скоро умер от инфлюэнцы, ничего великого не сотворив. Так что у городских властей не нашлось оснований охранять мой милый домик в качестве памятника истории и культуры. А в последнее время беженцы из закавказских республик особенно полюбили старый центр Таганрога: они покупают и сносят такие никому не нужные древние развалюхи и строят на их месте новые, двухэтажные, из красного кирпича.


Я не люблю приезжать в Таганрог. Там нет моего дома, зато все коренные жители, от смешения тех же кровей, похожи на моих родственников. Часто ими же и оказываются, стоит только завести разговор. А что касается меня и моих родителей, то мы давным-давно уехали из Таганрога, чтобы искать счастья в других городах и странах.


Счастья искали, конечно, они, и не только в пространстве, но и в моем будущем. Сначала из меня делали великую пианистку, благо, педагоги подтверждали, что это возможно. После, уже в другом городе, когда я пошла в школу, карьера выдающегося математика стала новой родительской мечтой. Учителя, опять же, не возражали. Надежды таяли постепенно и сменялись все более скромными. Когда я оканчивала школу, четвертую по счету, меня все еще хотели видеть приличным человеком, который получит высшее образование и станет жить, как люди. Но особого оптимизма на этот счет не было.


С тех пор прошло еще двадцать лет. Все это время я, последовательно и параллельно, училась быть экономистом, певицей, уборщицей, учителем, психологом, администратором, машинисткой, журналистом, референтом и еще кем-то, что не помню как называлось. Теперь, как мне кажется, я учусь писать. Подбирать слова в достаточном количестве и расставлять их в необходимом порядке. Мне это нравится. Но ничего пока не состоялось, и ничего примечательного не произошло. За исключением одного геополитического катаклизма, изменившего карту мира и рождения мальчика Кирюши, изменившего мою жизнь.


Она, жизнь, оказалась короче предыстории. И судьба моя беднее судьбы моего разрушенного домика. А что до книжек, то я свою написала еще в шесть лет. Это была очень хорошая книжка. Из графской жизни. На десяти страницах и с акварельными рисунками. Я склеила для нее толстую обложку, написала фамилию автора, название и слово «Детгиз». А выходные данные в конце, ввиду их полной непонятности, скопировала по «Сказкам Пушкина». Никто меня не похвалил. Наоборот, посоветовали вместо этой ерунды заняться чем-нибудь полезным. И так – до сих пор. Некоторые даже верят, что я когда-нибудь поумнею и послушаюсь.

1998 год